[ceniril]

...А сейчас я снова буду... нет, не совсем ныть. Но по крайней мере уходить в себя. И да, осторожнее, под катом - про веру и религию, а еще - все больше грустно...

Разговорились мы вдруг с мамой. Нет, в моем случае это далеко не как в том анекдоте: "Пообщался с родителями. Прикольные чуваки, надо будет завтра еще раз попробовать". Но все же поговорить у нас выходит не часто. Особенно так.
Мы обсудили книгу "Несвятые святые" и то, что нередко Лукавый искушает в храме; поговорили о монастырях и молебнах; вспомнили отца Владимира, приходского священника, который в свое время очень помог нашей семье, а теперь на деньги прихода поднимает и отстраивает храм просто волшебной красоты; посетовали, что духовника так простой найти невозможно, его надо вымолить; помянули бабушку и рассказали друг другу, как она нам обеим снилась после смерти; выяснили, что почему-то никто в семье не помнит, под каким именем крестили отца (под паспортным - Станислав - в православной церкви не крестят), более того, мама не помнит, под каким именем их венчали - а значит, надо съездить в храм и выяснить; вспомнили мое далекое детство, когда я, существо солнечное, открытое и непосредственное, просто притягивала к себе все дурные посылы, какие только можно, и совершенно не имела от них хоть какой-то защиты - и только после того, как меня крестили, стало легче, мама никогда не снимала с меня крестика, хотя бабушка со стороны отца часто ругалась, что на нем я и удавлюсь, на что мама отвечала спокойно и однозначно: на кресте - никогда. Вспомнили баптистскую молельню, которая в далекие голодные годы имела бешеную популярность в том поселке, где мы жили, ибо раздавала бесплатно иностранные лекарства, витамины, продукты - их неслабо спонсировали... И то, как одна из баптисток зарубила топором двоих своих внучек, после чего еще долго весь поселок вздрагивал от одного слова "баптисты".
Мне почему-то запомнилась эта могила - смутным образом из детства. Тогда еще мы ездили на кладбище только на могилу моей прабабки с прадедом и бабушкиных братьев; я помню этот тихий закуток за дубом в три обхвата и сейчас, до мелочей, но почему-то помню и ту - два памятника без фото, два холмика - и устилающая их гора венков и букетов. Запомнились люди, которые заговаривали со мной во время прогулок и которым я так и норовила распахнуть объятия в прямом и переносном смысле - и то, как бабушка или дедушка, гулявшие со мной, поскорее оттаскивали меня от них, резковато извиняясь. Сейчас мама сказала, что эти самые баптисты любили маленьких детей окручивать.
А еще мне запомнилось, как в храме однажды мама меня ненадолго потеряла в толпе, и меня за руку ухватила какая-то женщина. "У тебя есть братья или сестры? - спросила она. - Нет, - честно сказала я. - Это очень плохо! У кого братьев и сестер нет, тот после смерти попадает в плохое место... - начала было она, но я, соплюха, которой и пяти лет, кажется, не исполнилось, посмотрела на нее и ответила. - Я же не виновата в этом. Боженька не допустит".
Разумеется, столько лет спустя я не помню точно слова, но суть была такая. И, знаете, после этого вот воспоминания, после разговора с мамой, мне захотелось плакать. В кои-то веки - не с тоски или грусти, нет - от какой-то странной обиды на саму себя. Я ведь помню эту ясную детскую веру - "Боженька не допустит", я помню, как улыбалась ангелам на иконах, как смотрела им в глаза и верила, что они улыбаются мне в ответ. Помню - и не могу понять, почему же теперь я сама готова опошлять и обливать грязью то, что в детстве было чистой трепетной святыней, ведь я до сих пор отчаянно нуждаюсь в этой святыне. Я ведь когда-то молилась каждой ночью, вставала на колени перед иконами и с детским старанием читала "Отче наш"; потом, повзрослев немного, перестала, потом даже сняла крестик и сложила его подальше, не желая носить... Теперь вот снова ношу, не снимая. И, кажется, снова очень хочу найти хоть кроху, хоть частицу священной чистоты и вот той самой детской веры...

Знаете, господа, я боюсь в ближайшее время выпускать во флуд Анаэль. Потому что не выйдет с ней ни гона, ни чего-либо позитивного; она только будет метаться и плакать в поисках тех самых чистых светлых ангелов и Боженьки, в которых так верила светлая и наивная пятилетняя девочка.